Неточные совпадения
Для того же, чтобы теоретически разъяснить всё дело и окончить сочинение, которое, сообразно мечтаниям Левина, должно было не только произвести переворот в политической экономии, но совершенно
уничтожить эту науку и положить начало новой науке — об отношениях народа к
земле, нужно было только съездить за границу и изучить на месте всё, что там было сделано в этом направлении и найти убедительные доказательства, что всё то, что там сделано, — не то, что нужно.
И тотчас к его услугам явились рассуждения, по которым выходило, что неблагоразумно и не следует отдавать
землю крестьянам и
уничтожать свое хозяйство.
Вчерашних чувств сожаления о том, что он отдает
землю и
уничтожает хозяйство, не было и следа.
— Право собственности прирожденно человеку. Без права собственности не будет никакого интереса в обработке
земли.
Уничтожьте право собственности, и мы вернемся к дикому состоянию, — авторитетно произнес Игнатий Никифорович, повторяя тот обычный аргумент в пользу права земельной собственности, который считается неопровержимым и состоит в том, что жадность к земельной собственности есть признак ее необходимости.
О, тогда срам остального позора я
уничтожу, я ворочу украденные деньги, я отдам их, достану из-под
земли…
Сделавшись помещиком, Петр Васильевич надел отцовскую бекешу, хранившуюся в кладовой,
уничтожил экипажи и лошадей, отучил гостей ездить в Мытища, а раскопал копани, увеличил запашку, уменьшил крестьянской
земли, срубил своими и хозяйственно продал рощу — и поправил дела.
Одно только счастливое событие произошло в течение этих лет: Иоанн постиг всю бесполезность разделения
земли на две половины, из которых меньшая терзала большую, и по внушению Годунова
уничтожил ненавистную опричнину. Он возвратился на жительство в Москву, а страшный дворец в Александровой слободе запустел навсегда.
И вот для проповедания этого христианского учения и подтверждения его христианским примером, мы устраиваем среди этих людей мучительные тюрьмы, гильотины, виселицы, казни, приготовления к убийству, на которые употребляем все свои силы, устраиваем для черного народа идолопоклоннические вероучения, долженствующие одурять их, устраиваем правительственную продажу одурманивающих ядов — вина, табаку, опиума; учреждаем даже проституцию; отдаем
землю тем, кому она не нужна; устраиваем зрелища безумной роскоши среди нищеты;
уничтожаем всякую возможность всякого подобия христианского общественного мнения; старательно разрушаем устанавливающееся христианское общественное мнение и потом этих-то самых нами самими старательно развращенных людей, запирая их, как диких зверей, в места, из которых они не могут выскочить и в которых они еще более звереют, или убивая их, — этих самых нами со всех сторон развращенных людей приводим в доказательство того, что на людей нельзя действовать иначе, как грубым насилием.
Вот — жил я, уже много лет,
земля стонет подо мною, и тридцать лет, как я
уничтожаю жатву смерти вот этою рукой, — для того
уничтожаю, чтобы отмстить ей за сына моего Джигангира, за то, что она погасила солнце сердца моего!
В бреду шли дни, наполненные страшными рассказами о яростном истреблении людей. Евсею казалось, что дни эти ползут по
земле, как чёрные, безглазые чудовища, разбухшие от крови, поглощённой ими, ползут, широко открыв огромные пасти, отравляя воздух душным, солёным запахом. Люди бегут и падают, кричат и плачут, мешая слёзы с кровью своей, а слепые чудовища
уничтожают их, давят старых и молодых, женщин и детей. Их толкает вперёд на истребление жизни владыка её — страх, сильный, как течение широкой реки.
— Всех этих либералов, генералов, революционеров, распутных баб. Большой костёр, и — жечь! Напоить
землю кровью, удобрить её пеплом, и будут урожаи. Сытые мужики выберут себе сытое начальство… Человек — животное и нуждается в тучных пастбищах, плодородных полях. Города —
уничтожить… И всё лишнее, — всё, что мешает мне жить просто, как живут козлы, петухи, — всё — к дьяволу!
Прозрачно-синие, холодные сумерки сгущались над садом. Огромный бронзовый идолище возвышался предо мною, я смотрел на него и думал: жил на
земле одинокий человек Яков,
уничтожая, всей силой души, бога и умер обыкновенной смертью. Обыкновенной. В этом было что-то тяжелое, очень обидное.
— Будет еще время толковать об этом, пане Кнышевский, а теперь иди с миром. Станешь жаловаться, то кроме сраму и вечного себе бесчестья ничего не получишь; а я за порицание чести рода моего
уничтожу тебя и сотру с лица
земли. Или же, возьми, когда хочешь, мешок гречишной муки на галушки и не рассказывай никому о панычевской шалости. Себя только осрамишь.
— Молчать! Кто — отечество? Это ты, сукин сын, отечество моё? Это за таких вот воров, как ты, солдат лямку трёт, чтоб тебя розорвало поперёк живота! Ты миру ворог, ты смутьян и крамольник, вы правду сожрали,
землю ограбили, людей
уничтожаете!
Все козыри были у нее в руках, чтобы отмстить и свести его с ума, все козыри — чтобы унизить, втоптать в
землю той скамьи, сравнять с паркетом той залы, она все это
уничтожила одной только обмолвкой: «Я вас люблю, — к чему лукавить?».
Святость не в лесах, не на небе, не на
земле, не в священных реках. Очисти себя, и ты увидишь его. Преврати твое тело в храм, откинь дурные мысли и созерцай бога внутренним оком. Когда мы познаем его, мы познаем себя. Без личного опыта одно писание не
уничтожит наших страхов, — так же как темнота не разгоняется написанным огнем. Какая бы ни была твоя вера и твои молитвы, пока в тебе нет правды, ты не постигнешь пути блага. Тот, кто познает истину, тот родится снова.
Отнимите у человека или у народа деньги, товары, скот и ваше насилие, грабеж окончится вместе с вашим уходом. Течение времени, конечно, не сделает вашего преступления делом хорошим, но оно
уничтожит его последствия. Ограбленные люди могут вновь приобрести то, что у них было отнято, Но отнимите у народа
землю, и ваш грабеж будет продолжаться вечно. Он будет новым грабежом для каждого нового ряда сменяющихся поколений, для каждого нового года, для каждого нового дня.
Раненые были давно уже прибраны; насчет же убитых только что «приняли меры». Они все были сложены рядком, а политая кровью
земля, на тех местах, где повалились эти трупы, тщательно вскапывалась теперь солдатскими лопатами, чтоб поскорей
уничтожить эти черные кровавые пятна.
Разве же это так просто? Для Толстого — да, просто. Но для Достоевского… Ведь счастливые люди с земли-двойника, они как раз любили друг друга, как себя. «Была какая-то влюбленность друг в друга, всецелая, всеобщая». Однако довольно было появиться одной единственной «трихине» — и вся жизнь сразу оказалась отравленной и разрушенной. А защититься от одной вползающей трихины легче, чем
уничтожить трихин, когда ими кишит вся жизнь.
Пока славное Бельгийское королевство так героически защищало честь и имущество своего маленького народа, пока Франция всячески противодействовала дерзкому вторжению тевтонских варваров в свою доблестную страну, a могущественный флот Англии, высадив на союзных франко-бельгийских территориях свой десанты, разыскивал и забирал или
уничтожал немецкие крейсера, миноноски, пароходы и торговые суда; в то время храбрецы-сербы и черногорцы y себя на юге мужественно отстаивали свои
земли от разбойничьего нападения австрийцев, уже проникших туда, — Россия, великая славная Россия, с присущей ей героизмом, двинула в Восточную Пруссию и Галицию свои могучие, непобедимые полки.
Одна забота, одна мысль — вот этот пласт
земли уничтожить, а потом третий…
Святотатственная рука
уничтожила разом двойную святыню его погрязшей в пороке души, низвела его божества с пьедестала на
землю, разбила его единственные идеалы.
Поденщики, обливающие трудовым потом кусок хлеба, забыли, что они в один миг
уничтожают годовые труды своих братий (чернь об этом никогда и не думает); государевы слуги забыли, что они губят утешение своего князя и пуще грозного властителя; христиане — что они попирают святыню:
землю церковную и прах своих предков, за которые так жарко вступались.
С тех пор как найдена и доказана система Коперника, одно признание того, что движется не солнце, а
земля,
уничтожило всю космографию древних. Можно было, опровергнув систему, удержать старое воззрение на движения тел, но не опровергнув его, нельзя было, казалось, продолжать изучение Птоломеевых миров. Но и после открытия Коперника, Птоломеевы миры еще долго продолжали изучаться.
Не должно ли было это просто значить, что человек, имевший от природы добрую совесть, немножко пораздвинул свой умственный кругозор и, не изменяя вере отцов своих, попытался иметь свое мнение о духе закона, сокрываемом буквою, — стал больше заботиться об очищении своего сердца, чем об умывании рук и полоскании скляниц, — и вот дело готово: он «опасный вольнодумец», которого фарисейский талмудизм стремится разорить,
уничтожить и стереть с лица
земли.